Рассказы о жизни...

[Палыч]

Уважаемые, помещаем здесь свои рассказы о жизни, зарисовки, романы, эссе и прочее, вплоть до личных биографий . Читаем и делимся впечатлениями. Литературоведческих анализов не ждем, но оценочку поставить можно! И желательно неплохую!

[Палыч]

Пожалуй начну со своего фельетона! Улыбайтесь, дамы и господа!

Деньги не главное!

Вот говорят, рынок, рынок. Человек человеку – волк… Ой, братцы, не верьте в это! Люди-то всегда людьми остаются. При любом экономическом строе есть в человеках доброта и понимание сострадания. Да вот не дале как вчера случай со мной произошёл. Даже не случай, а так, небольшое происшествие.
Иду я, значит, с работы. Хорошие погодные условия глаз радуют. Ветерок, птички - курлы-курлы, и всякое такое. В общем, тёплая осенняя пора, а на душе – хмарь. После трудового дня оно ведь завсегда так.
Прихожу на автобусную остановку, сажусь в маршрутку и следую по домашнему адресу. В салоне просторно для вечернего времени. Мест, конечно, нет, но стоять за здорово живёшь можно. Вот и стою, а машина катится. Бац, остановочка. Народ с работы валит. Ну, в общем, потеснились и дальше поехали. Снова остановочный пункт, снова наши ряды пополняются. За здорово живёшь уже стоять невозможно. Я так, тихо-мирно, на одну ногу встал, и стою, как аист на многолюдном болоте. Терплю. Опять остановка – слышу, кондукторша кричит: "Проходите в середину, пожалуйста, проходите в середину!". "Вот, ёшкин кот, - думаю, - в какую середину? Уж сам, на одной ноге стою". Ну, вроде всех разместили, и тронулись с Богом.
А по салону уже разговоры идут. Рядом со мной женщина стоит и говорит мне вежливо: "Я понимаю, вы на одну ногу встали, чтобы места побольше было. Но видите ли, вы не на свою, а на мою ногу встали." Конечно, я смущённо извинился, и перепрыгнул на ногу… соседа. Он-то, видать, давно на маршрутках ездил, поэтому подобной глупости мне не высказал, только промычал чего-то.
Тут, как на грех, снова остановка. Народ загудел возмущённо, мол, куда ещё впускать, автобус-то не резиновый. А кондукторша, резонно так, отмечает: "И не кричите, и не возмущайтесь. Я, может, тоже возмущаться хочу, что вы не понимаете нашей позиции. Мы не за деньги радеем, а за то, чтобы простой пассажир завсегда до места назначения добрался. Пусть и без удобств всяческих! Поэтому будьте взаимновежливы!"
Ох, граждане, не было бы столько народу в автобусе, я б за такие слова её расцеловал. Да я за такие слова готов всю жизнь на одной ноге ездить! Хоть на своей, хоть на соседской! Замолчали люди, успокоились, даже "извините" стали друг другу говорить. Толкнёт кто-нибудь кого-нибудь, улыбнётся и извиняется. Рядом со мной здоровый мужик стоит и говорит: "Да, вежливость большое влияние на человеческую душу оказывает. Вот в другой раз я бы за то, что ты мне локтём в глаз съездил, минимально физиономию набил бы тебе, а вот сейчас не буду, потому как человек я культурный."
Доехал, наконец, я до своей остановки. Вышел. Брюки порваны, ботинки грязные, а мне вот, честное слово, наплевать. Иду и думаю, вот вам и рынок, ёшкин кот, вот вам и человек человеку волк. Не верьте, братцы, не в деньгах для коммерсантов счастье, о нас они заботятся. Вот так-то...
И теперь я всегда жду эту самую маршрутку, с удовольствием стою на одной ноге, слушаю кондукторшу. А потом топаю домой, подставляя лицо под тёплый ветерок, слушаю – "курлы-курлы" и на душе становится всё светлей и светлей.

[Палыч]

Продолжим вас знакомить с фельетонным творчеством...

Эротические вздыхания или монолог обиженной коровы

История, которую вы сейчас прочтете, произошла на самом деле. В одном из сельских районов российской глубинки. Честно-честно, в ней нет ни слова выдумки!

***
Му-у, му-у, ох, мучаюсь я, девки, просто спасу нет… Ой, заговорила! Точно… Заговорила! Ой, ты смотри-ка…
Ну так это… Как тут не заговорить!? Что творится на белом свете, ужас какой-то… Требуют от нас молока, призывают к сознательности, а условия труда какие? Видел кто!? Не видел… Я уж не говорю об отпуске, который всем нормальным существам положен, или о путёвке на курорт. На Альпийские луга, скажем... Нет, ничего нам такого не надо. Нам бы гуманного отношения чуточку... Слово доброе, или простое почёсывание за ушами. Мы ведь тоже на предприятии работаем. Я даже уверена, что нам… молоко за вредность на производстве полагается. А нас, ох, девки, не поверите, нас не только нормального человеческого общения лишают, к нам уже, стыдно признаться, быков не допускают. Беда…
Эх, а раньше, бывало, выгонят нас на луг пастись, глядь, му-у-у-жики наши рогатые бегут, аж, спотыкаются. Подойдут ближе… Глянешь на них – красота, да и только. Один глазом зыркнет – аж душа от восхищения заходится, второй пройдёт гоголем, стукнет оземь могучим копытом – бросаешься к нему с криком: «Любовь моя, я вся…» А по нонешним временам?!
Сейчас мода пошла, одного бычка в стадо запускать, да и то, глянешь, худющий, слабенький, и в чём только душа держится?.. А с нас ведь кроме молока ещё и приплода требуют. Вот она – справедливость-то человеческая! Ну, да ладно… Это бы терпеть можно. Спросите, почему тогда заговорила?
Стыдно, девки, совестно признаваться, но молчать, сил уже нет. Бычишко-то этот, которого каждый год загоняли в наше стадо, оказывается не на нашем предприятии работал, а на соседнем, ну, видать, председатели чегой-то между собой не поделили, и соседний нашему в быке отказал. Кадрами, видите ли, он в этом году делиться не пожелал. Жалко ему такого добра стало!
Вот так всё и получилось… Был бычок хоть какой-никакой, а теперь и такого нет. Уже июнь заканчивается, а мы так му-у-ужского внимания и не почувствовали. Недавно председатель наш приезжал. Смотрел, как за нами ухаживают, как доят… Подошёл, скотина такая, и говорит: «Коровушки-бурёнушки, как живётся вам, много ли молока даёте?» Хотела я ему ответить, да сдержалась... Уехал он, а мы с подругами посоветовались и решили, если в ближайшее время му-у-ужика не предоставят, то мы в профсоюз объединимся и до самой районной администрации с этим вопросом дойдём. Стыдно, конечно, девки, стыдно… А что делать? Подождём немного, подождём, да и рванём всем стадом до Бийска. А пока вот стоим, вздыхаем…
Эх, где же вы, где, победители испанских матадоров? Му-у-у!!!

***
Уважаемые читатели, если кого-то заинтересовала судьба многострадальных буренок, то спешу сообщить, что эта грустная история окончилась вполне благополучно. Прочитав в газете данный фельетон, администрация района достаточно успешно справилась с задачей организации постоянных свиданий бычка с тоскливо мычащими дамами. В общем, довольны остались все, кроме председателя, который «кадрами делиться не пожелал»… Нагоняй ему достался хороший. Наверное, это правильно... Никто не должен стоять на дороге у большой и чистой любви!!!

[Ольга]

Палыч
Очень понравились Ваши зарисовки на вечную тему "о жизни будничной", браво!

[Ольга]

Мы часто видим в жизни негатив ... и проходим мимо. Прочитала не мудреную историю - зарисовку жизни и внутри содрогнулось. История нескольких поколений на 4х страничках ..., почитайте сами.

ЖЕНСКИЕ НОВЕЛЛЫ Лариса ФРОЛОВА, "ШК"
БАБА ФЕША. ИСТОРИЯ ЖИЗНИ Новелла №10

По субботам мы с моей сестрой Галей и Геной, её первым, уже покойным, мужем ходили на Комсомольскую ферму за несколько километров от нашего дома, где мы с ними жили рядом, на одной лестничной площадке. Это было на Алтае, в селе Солонешном, расположенном в горах. На Комсомольской ферме жили Генкина овдовевшая мать с двумя неженатыми сыновьями и тётя Маша, сестра нашей мамы. Наши еженедельные походы были связаны исключительно с тем, что нам нечего было жрать. Были деньги, я работала в газете "Горные зори", Галя в школе, но нам некуда было эти деньги потратить - в магазинах было шаром покати - ни масла, ни мяса, ни рыбы. Объясняли это труднодоступностью из-за горных дорог. Однако от водки полки ломились. Даже случай один запомнила. У Гали был свободный от уроков день, а я собиралась на работу. Кто-то из соседей сообщил нам, что в магазин привезли масло. Галя пошла вместе со мной до магазина, попутно строила большие планы: отварю лапшу, обжарю её на масле, поем... Через час я позвонила ей из редакции:
- Что делаешь?
- Лапшу ем...
- А почему плачешь?
- Масла не досталось, всё разобрали.
Вот почему нас и подкармливали наши родственники, у которых были и огороды, и полные дворы скотины, в то время как у нас не было ни клочка земли - дом-то строили для людей умственного труда... И мы шли, чтобы помыться в бане (воды и ванны у нас тоже не было, воду таскали на второй этаж из колонки), набрать овощей, молока, сметаны, ещё чего-нибудь. У Генки был свой интерес - лишний раз напиться. Баба Феша, его мать, обязательно припасала для него бутылочку, хоть Галя и сердилась на неё. Она не раз мне говорила, что мать во многом виновата, что сыновья её сильно пьют, потому что сама им наливает. Баба Феша радовалась нам каждый раз так, будто не видела, по крайней мере, года три. Тут же, пока мы мылись в бане, накрывался стол, обед у неё был готов всегда, потому что она варила для ссыльных тунеядцев и проституток из Москвы и Ленинграда. Они жили рядом в двухэтажном "скворечнике", работали скотниками, пастухами, доярками и телятницами и потихоньку развращали здешнюю молодёжь. Все прекрасно понимали, что ссылка в глухомань вряд ли их исправит, а вред другим людям принесёт большой, но изменить политику партии и правительства не могли. А для бабы Феши ссыльные были желанными соседями, потому что являлись источником её доходов (она получала зарплату) и бесплатной кормёжки для семьи. Самые лакомые кусочки выкладывались на наш стол, остальное съедали столичные тунеядцы и проститутки. На стол ставилась бутылочка, мы с Галей толкали друг друга под столом, наблюдая за Генкиной реакцией, за тем, как теплел его угрюмый до этого взгляд, как ласково он переводил глаза с бутылочки на мамочку, и она сияла от счастья: угодила сыночку, кровиночке... Потом следовали такие действия: баба Феша открывала бутылку, наливала водки в стакан на треть, доливала его водой, сыпала туда две ложечки сахара, тщательно размешивала и разливала на три рюмки эту отвратительную полусладкую-полугорькую смесь - нам с Галей и себе, чтобы "поддержать Генушку". Именно Генушку. Двух других её сынков звали Толюшка и Лёнюшка. В детях своих она души не чаяла, ни в чём им не отказывала, наверное, потому, что у самой не было детства. Так вот, мы "поддерживали Генушку", выпив это месиво, хотя в поддержке он не нуждался, разве что потом, когда выжрет всю бутылку и, шарахаясь, пойдёт к соседям-тунеядцам. Однажды он вернулся, и Галя, взглянув на него, засмеялась: один глаз у него был полностью залеплен комком грязи. Как же рассердилась на неё свекровь! Закричала:
- Что тут смешного?! Я думаю, есть ли у него под грязью глаз, а она сидить, регочет!
И стала бережно обмывать глазик своего ребёнка.
Но вообще у Гали со свекровью были очень добрые отношения. Она звала её мамой, жалела её, зная, что в жизни ничего доброго она не видела ни от мужа, ни от сыновей, хотя всю жизнь им служила. Она очень рано осиротела. Сначала белогвардейцы погубили её отца, красного партизана. Он ночью тайком пришёл домой, а его кто-то выдал. Отец спрятался в подполье, его долго искать не стали, а вытолкали беременную жену и пятилетнюю дочку за дверь и подожгли избу. От отца остались одни кисти рук в бочке с квасом - он пытался так спастись от огня. Мать как увидела эти кисти, страшно закричала, и у неё начались роды. Родился Никитка. А жить где? Избы нет, хозяина нет... Приютили их дальние родственники. Но за приют надо платить. Вот и стали они с маленькой Фешей работать на людей. Подошло время жатвы. Каждое утро мать запрягала лошадь хозяина, брала грудного Никиту, садилась на телегу и ехала на хозяйское поле жать рожь. Феша, хоть и маленькая, оставалась помогать по дому и нянчиться с хозяйскими младшими детьми. А мать убаюкает Никиту, положит под телегу в холодок и идёт жать да снопы вязать. Он проснётся, закричит, она серп бросает и бежит его кормить. А жара была неимоверная, пить хотелось ужасно. Мать достала однажды из холодного ручья, затенённого ветвями дерева, жбан с квасом и жадно к нему припала. А к вечеру ей стало плохо. Грудь заложило, сама вся горела. Запрягла кое-как лошадь и уже в полубреду доехала до дома, умная лошадь, почуяв неладное, сама довезла. В их деревне, кроме бабки-повитухи, лекарей не было. А в город не повезли, думали, полежит несколько дней и оклемается, бабёнка молодая ещё. А она три дня пометалась в бреду и жару, да и сгорела... И остались сиротами пятилетняя Феша и двухмесячный Никитка. Из милости, как они сами считали, хозяева оставили их у себя. Феша уже знала свои обязанности: мыть, стирать, варить, ухаживать не только за Никиткой, но и за хозяйскими детьми. Со временем круг её обязанностей стал всё больше расширяться. Настал день, когда обязанности появились и у подросшего Никитки, но для него это не было неожиданностью - он с рождения жил "в людях".
Феша была девкой на выданье, даже уже перестарком, но кому она была нужна, без роду, без племени, без приданого и не такая уж красавица? Но пришедший в 42-м году с фронта после госпиталя видный парень Ефим Булгаков, которого сразу же поставили управляющим животноводческой фермой, из всех заждавшихся невест выбрал почему-то именно Фешу.
С первых же дней их жизни он дал ей понять, что осчастливил её, бесприданницу, взяв в жёны, что его слово для неё закон, а в его дела она вмешиваться пусть не смеет. Она и молчала, только плакала, когда стирала после недельного отсутствия мужа его портки с обличающими уликами и когда он, опухший от пьянства, учинял ей допрос с пристрастием, кто у неё был в эти ночи?
С рождением сына ничего не изменилось. Ефим Прокопьевич по-прежнему ночевал в чужих постелях, гулял, непонятно, как ещё ферма жила. Феша смирилась, у неё в жизни появился смысл - её Генушка. Ей хотелось, чтобы он был сытым, одетым, чтобы не испытывал никаких недостатков. Так оно и было. Генка быстро рос на манной каше, которой в военные годы другие дети вообще не видели. Придёт продавщица: "Фёкла Евдокимовна, возьми ты у меня манную крупу Генке. Привезли всего пять килограммов, а как я её буду делить по граммам? Меня ведь бабы в клочья разорвут!" Да и сама Феша на ферме работала кладовщицей, муж пристроил по-родственному. Много не брала, но помаленьку приворовывала, жили - не голодали. Так что с детством Генке повезло...
И хоть Ефим Прокопьевич дома ночевал редко, но появились на свет сначала Толюшка, а потом Лёнюшка. Дети подрастали, старел Ефим Прокопьевич, с должности его в конце концов сняли и оказался он невостребованным своими любовницами. И пошла его жизнь такими полосами: период долгого запоя - период просыхания, тоже надолго. Первые три дня он действительно просыхал, а потом рьяно брался за налаживание своего

[Ольга]

продолжение
запущенного хозяйства: крыл крышу, чинил и красил забор, выгребал навоз, чисто выметал двор. Жена в это время занималась домашними делами, но должна была всё время следить за ним в окно: если он махнул рукой, значит, ей надо стремглав бежать к нему в сарай или ещё куда-нибудь со стаканом чая. Но невозможно что-то делать и неотрывно глядеть в окно. И стоило ей пропустить его условный знак, как он тут же прибегал с кулаками: "Сколько тебе можно махать?!" Так что это ещё вопрос, какой период жизни Ефима был для неё лучше - пьяный или трезвый.
Старшие два сына бабы Феши стали выпивать ещё будучи школьниками. И хотя она сама не пила вообще, считала, что для мужчины это не грех, потому что так считал Ефим Прокопьевич, а его слово, она это помнила, закон. Галя начала дружить с Геной в восьмом классе, мы тогда жили в Солонешном, но я его не знала, потому что у нас с Галей разница в возрасте восемь лет. Помню только, что отец был против этих встреч. Да только она его не послушалась. С Булгаковыми я познакомилась только тогда, когда она вышла замуж. Гена к тому времени закончил высшее военное училище, и они приехали из Мурманска, где он служил, в отпуск. Толька как раз вернулся из армии. А Лёнька, как и я, учился в седьмом классе. Гену я сильно уважала - красивый, матом не ругается, меня называет на "вы", от него постоянно пахнет сигаретами, одеколоном и перегаром. Таким, в моём тогда понимании, и должен быть настоящий советский офицер. Правда, Галя рассказывала, что каждый день с учений солдаты приволакивают своего командира и кладут на пол в кухне офицерской коммунальной квартиры, и все через него перешагивают, как через бревно. В среднего брата, Тольку, я прямо влюбилась - очень он смешил меня всякими байками про армию и анекдотами. Но он относился ко мне, как к младшей сестре, а по вечерам, будучи уже в подпитии, уходил к девчонкам. Лёнька мне не понравился сразу. Он, лишь бы ничего не делать, постоянно жаловался на какие-то хвори - то у него изжога, то понос. А когда он мне рассказал, что они впятером затащили одну девчонку в сарай, то я его вообще возненавидела. Как я потом узнала, он очень хорошо усваивал "уроки" ссыльных. К Ефиму Прокопьевичу я относилась никак - что-то делает мужик, ну и пусть себе делает. У него как раз был трезвый период. А вот баба Феша мне очень понравилась. Она знала столько много интересных историй из жизни, мы любили её слушать. Правда, истории все были невесёлые...
Прошло лет пять. За это время мало что изменилось. Только вот Генку попёрли из армии, и они с Галей переехали в Солонешное. Да я, приехав к ней в школу на практику, встретила своего одноклассника, с которым и училась-то всего в начальных классах, и вышла за него замуж. Свадьба была в Солонешном, и, естественно, на неё были приглашены все Булгаковы. Ефим Прокопьевич расслабился, напился. В пять часов утра он погнал жену к продавщице магазина домой за бутылкой. А сам тем временем, не имея силы ждать, в один стакан слил из пузырьков муравьиный спирт и чемеричную воду и выпил. Когда баба Феша пришла с опохмелкой, муж её был мёртв...
Потом настала Толькина очередь. Это как раз был тот период, когда мы совершали субботние еженедельные походы на Комсомольскую ферму. Однажды она стояла у калитки, как обычно, дожидаясь куда-то запропастившегося сыночка. И увидела его, узнала по шатающейся походке. Он нёс в руках что-то очень большое, блестящее. Она удивилась: зеркало, что ли? Когда Толька подошёл поближе, оказалось, что в руках его огромный, ведра на полтора, чугун.
- Толюшка, да зачем нам такой большой чугун?
- Ничего, мама, пригодится!
Чугун пригодился буквально через несколько дней. В нём варили борщ для поминального обеда, когда хоронили Тольку. Он забрёл на свадьбу (!) к совершенно незнакомым людям, выпил там, прилёг прямо во дворе, а когда кто-то из гостей обратил внимание, что вот уже несколько часов мужик лежит в одном положении и даже не храпит, он был уже холодным...
И вот тогда баба Феша спохватилась, тогда испугалась и поняла, что Галя-то была права, когда сердилась на неё за выставленные бутылки. Не дожидаясь субботы, она в такую даль приковыляла к ней на своих больных ногах и сказала:
- Галя, доченька, мне одна женщина рассказывала, как она мужика своего вылечила от водки. На маслосырзаводе есть такой порошок, называется кронтик. Она в водку его подсыпала - совсем немножко, с пашанишное зёрнышко. Его сильно рвало, и он теперь на водку смотреть не может. Вот, я принесла, она мне дала.
- Вряд ли ему это поможет, - сказала Галя. - Сколько уже лечился, что толку? Ну давай, попробую ещё раз.
- Только смотри, - ещё раз предупредила она, - с пашанишное зёрнышко!
Мы готовились к эксперименту. Кронтик (не знаю, так ли он называется и для чего применяется на маслосырзаводе) оказался порошком оранжевого цвета, и вода при растворении в ней "пашанишного зёрнышка", естественно, меняла цвет. Генка мог заметить, надо было ждать, когда он принесёт не водку, а вино. Сама же Галя покупать не стала, потому что это вызвало бы подозрение после реакции на кронтик. И однажды он принёс самое дешёвое и самое вонючее "плодововыгодное". Торопясь, не дожидаясь ужина, он сорвал пробку, плеснул полстакана, одним глотком выпил и только тогда пошёл умываться. Галя загремела кастрюлями и тарелками, а я в это время, подцепив на кончик ножа порошок, тщательно взбалтывала бутылку. Мы сели за стол. Генка не столько ел, сколько наливал в стакан и пьянел на глазах. Опорожнив "огнетушитель", он с сожалением поглядел на него и закурил. А мы всё ждали реакции, и Галя уже решила, что я насыпала слишком мало. Но вдруг наш Гена весь позеленел, зажал рукой рот и в одно мгновение оказался около помойного ведра. Зрелище было не из приятных, я думала, у него все внутренности вылезут, его прямо выворачивало наизнанку. Но я торжествовала - подействовало! А Галя, делая вид, что жалеет мужа, старалась не упустить воспитательный момент:
- Ну вот видишь, Гена, до чего довёл ты себя! Ты что, хочешь умереть? Попей водички и ложись.
- Какой водички? - захлёбываясь, прохрипел он. - Иди за бутылкой, а то магазин скоро закроют. Не видишь, мне плохо?
Перед смертью он не пил и не курил. Потому что не мог, стал инвалидом после страшного пьяного побоища, когда о его тело столичные тунеядцы тушили окурки. Галя к тому времени развелась с ним, категорически отказавшись от алиментов на двух сыновей, чтобы дети ничем ему не были обязаны. Гена был частично парализован, ходил, как петух, высоко поднимая ноги. Об этих подробностях Гале в Прокопьевск, где она уже жила, писала тётя Маша, мамина сестра, которая жила по соседству с Булгаковыми. Написала она и о его смерти.
- Хоть он и трезвым умер, - сказала мне Галя (я тоже к тому времени переехала в Прокопьевск), но всё равно эта смерть из-за пьянства.
Бабу Фешу я больше не видела ни разу в жизни. Но знала из писем тёти Маши, что не смогла она перенести этих смертей и слегла. К тому же Лёнька, её самый младший и самый любимый, женился и со своей молодой женой пустился в загул. Это была трагедия семьи Булгаковых... Бабу Фешу парализовало. Она лежала без движения на маленькой, как носовой платок, сырой пелёнке, с пролежнями, без еды и питья, чтобы реже справляла естественные нужды, как объснил её сынок.
- Маша, дай мне попить ради Бога, - взмолилась она, когда тётя пришла навестить её. - Не даёт же Бог мне смерти!
- Что же вы, гады, делаете? - возмутилась тётя Маша, забрала со стола недопитую водку, протёрла раны, обтёрла тело водой, накормила. И теперь стала приходить каждый день, несмотря на косые взгляды дебильной парочки.
Но однажды... Тётя Маша пришла и увидела, что баба Феша лежит и плачет. И повторяет: "Чтоб он сдох! Чтоб он сдох!" Эти её слова относились к "козлу" Лёньке, который храпел пьяный на коврике возле её кровати... Тётя Маша поняла всё сразу: случилось то... ужасное, иначе баба Феша, безумно любившая своих детей и не желавшая замечать их пороков, не стала бы желать смерти сыну. На другой день она умерла...
Недавно мы с Галей вспоминали бабу Фешу. Все-все подробности, начиная с детства. Что же она хорошего видела в этой жизни? Ничего, кроме обид и унижений. Не жила - прислуживала. И умерла с невыносимой мыслью о том, что любимый её сын - последняя мразь. Господи, молю Тебя, сделай так, чтобы хоть ТАМ ей было хорошо!

[pixpox]

Советую эту группу http://vk.com/knijnayalavka

[sadovnikovnikola]

Да-а-а, невеселая картинка, странная это штука жизнь.